Имя.
(Стекляшка - Стеклолапка - Хрустальная - Хрустальная Звезда - Хрусталь) даа, более гениальный способ трудно придумать ><
… - Хрустальная, - представилась кошка высоким и резким голосом, нервно поводя длинным хвостом и взметая с земли облачко золотистой пыли. Полосатый кот с зелёными глазами пихнул её лапой в плечо:
- Да ладно тебе, Хрусталь, не нервничай… Я уверен, всё будет в порядке.
- Правда, Хруст, что ты так переживаешь? Ты же прекрасна, - подала голос тонкая гибкая кошка цвета пепла, сидевшая рядом с котом, - Всё у тебя получится.
Белая кошка – та, что представилась Хрустальной – лишь повела ухом, не переставая нервно вонзать в землю острые длинные когти.
Возраст.
23 луны.
Пол.
Ж.
Племя.
Тени.
Должность в племени.
Воительница.
Внешность.
Ты повнимательнее присмотрелся к белой. Присмотрелся и тут же понял, что сделал это не зря – внешность её была довольно оригинальна и в любом случае стоила того, чтобы быть описанной в подробностях.
С первого взгляда в ней не было ничего необычного кроме пышнейшей белой шерсти, лежавшей неровно, даже немного небрежно, но красиво, как-то по-своему, экстравагантно, как и, собственно, вся красота этой кошки – а она, безусловно, была красива. Но достаточно было присмотреться, как начинали проступать в глазах чёткие и яркие черты, несравнимые ни с чьими другими, особенные.
Она казалась тонкой – слишком тонкой, словно была сделана из стекла или хрусталя, и пышная шерсть лишь подчёркивала невероятную лёгкость и хрупкость этой белой кошки. Это смотрелось удивительно красиво – она сидела такая изящная, словно искуснейшее изваяние из белоснежного камня, и сочетание форм её тела казалось продуманным до мельчайших подробностей. Ей можно было позавидовать: она могла бы не покривить душой, сказав, что природа одарила её красотой. Да ты и завидовал, верно, потому что очень уж привычно держала она свои тонкие длинные лапы, словно балерина, привыкшая к телу, как к вечному музыкальному инструменту – хрупкому, но удобному, если знать, как с ним обращаться.
На фоне леса за её спиной она казалась слишком слабой – в сердце невольно начинала дрожать жалость, когда ты представлял, как это нежное тело треплют жестокие вражеские когти, обагряя белую шерсть кровью. И взгляд на длинные когти кошки, как-то особенно выразительно впившиеся в землю, это чувство никуда не пропадало: казалось нелепым, зачем ей, этому божественному созданию, десять прозрачных, как лёд, острых изогнутых кинжалов – не рвать же чужую плоть, не приносить же смерть и боль?.. О, нет, конечно.
Вообще, её облик хранил на себе отпечаток выдающейся, исключительной личности – от каждого мельчайшего движения до позы – такой характерной. Кошка сидела непринуждённо, чуть наклонившись вбок и искривив тонкую спину, бросив хвост перед собой небрежно, как широкий рукав, и поставив передние лапы словно нарочито изящно – вероятно, она уже не задумывалась об этом, это вошло у неё в привычку, но сидела она красиво, грациозно, если можно так сказать о том, как кошка сидит – а о ней вроде бы было можно. Она всё делала с какой-то своей, непередаваемой грацией, и явно хорошо владела телом, но при этом в ней всегда чувствовалось напряжение, какой-то надрыв, постоянная внутренняя борьба – толи страх, то ли просто излишняя бдительность. Особенно хорошо это видно было из постоянно направленных вертикально вверх белых кончиков ушей с еле заметными кисточками – в них, непонятно как видная, дрожала особенная напряжённая чуткость, словно переплетаясь на них невидимыми нитями. Нервно были скрещены белые лапы, и даже в хвосте, лежавшем без движения, оставалась память нервного резкого движения.
Выражение её мордочки можно было назвать одновременно притягательным и немного пугающим – может, дело было в том, что она была слишком, до захватывания духа, выразительна и одновременно подчинена одному избранному выражению – холодному презрительному покою, через который сквозил живой ум, эмоциональность и необычное, странное отношение к миру; в жёлто-зелёных глазах, глазах самого типичного «кошачьего» цвета, поблёскивала вдумчивая острота, свойственная кошкам часто резким и подчас неприятным, но очень ярким, и живые чувства, которые, как бы кошка ни старалась, были так сильны, что их было трудно скрыть.
В ответ на твой внимательный взгляд кошка не отвела глаза, как это принято по древней кошачьей традиции, и не попыталась как-то его избежать – напротив, она чуть повернула в твою сторону узкую голову с высокими скулами и уставилась на тебя полувопросительным, полу холодно-вежливым взглядом – взгляд был пронзительный и стоял на грани приличия, несмотря на то, что кошка узко сощурила глаза, как делала часто. Ты чуть было не опустил голову, но всё-таки выдержал этот взгляд, продолжая без вызова, но тревожно смотреть в жёлто-зелёные кошачьи глаза, пока с другого конца поляны не донёсся призывный и требовательный мяв. Не дав тебе опомниться, кошка резко выдохнула – так коротко, что ты едва успел это заметить, - и вскочила, разом резко поднявшись на все четыре длинные лапы. Повернув голову в сторону мяукавшего и быстро кивнув ему, Хрусталь (а теперь я лучше буду называть её так) выгнула тонкую спину, мимоходом пригладила языком шерсть на грудке, завернув вниз гибкую шею, и, легко, словно стремясь показать, что ей ничего не стоит взлететь, оттолкнувшись лапами от земли, скакнула разом на тот край поляны. Ты понимающе усмехнулся – ты тоже всегда делал так в минуты крайнего возбуждения и радостного волнения, а она, похоже, часто следовала такой картине движений и вне этих минут.
- Эй, Хрусталь, ты совсем сдурела? Прекрати прыгать сейчас же, как бешеный кролик, а иначе я шкуру тебе спущу, - заворчал вдруг кто-то прямо у тебя над ухом. Ты резко развернулся и увидел, как тяжело поднимается с земли полосатая кошка с огромными жёлтыми глазами. Кот-полосач, что убеждал Хрустальную не нервничать в самом начале вашего знакомства, усмехнулся и насмешливо проговорил – наполовину тебе, наполовину в пространство:
- Глушь – вчера всю ночь охотилась, теперь небось лапы-то побаливают…
Все поднимались и следовали за Хрустальной – она же, ни на кого не обращая внимания, что, как ты почему-то подумал, и было свойственно ей, вышла из лагеря быстрым широким шагом, ставя лапы не чопорно, но точёно, словно на грани напряжения, стараясь ни шагом не испортить чудесный день и направилась вглубь леса, уверенно, не оглядываясь, будто точно зная, что за ней последуют и не беспокоясь о приглашениях. Ты, не отставая от других, быстро покинул лагерь и смешался с компанией воителей, сопровождавший белую кошку туда, куда она шла.
Как-то для самого себя незаметно, ты оказался рядом с ней, с Хрустальной, взглянул в её сторону – и даже немного залюбовался. Двигалась она так же, как смотрела – резко, чётко, смело, нисколько не умеряя каждый шаг – и всё же в ней присутствовала нотка скованности, нервозности. В её походке был островатый тон острых птичьих движений, так свойственный нервным импульсивным котам. Шаг был неожиданно широким и быстрым для кошки её размера, хоть Хрусталь и была довольно крупной.
Пока вы шли, ты решил поинтересоваться у белой кошки:
- Хрустальная, а куда мы идём?
Та глянула в твою сторону искоса, не замедляя шаг.
- На соревнование, конечно. Ты не слышал? Межплеменный конкурс, - последнее слово Хрусталь произнесла уж слишком презрительно, - Этакий турнир, - а вот это слово, хоть и произнесённое ей мимолётно и небрежным тоном, явно приносило ей удовольствие – самим своим звучанием, да и смыслом. Вдруг задумавшись над этим, ты надолго замолчал.
Постепенно объект твоих мыслей с значения слов перешёл на голос Хруст (они ведь так её, вроде бы, все называют?) Говорила Хрусталь не отрывисто, а связно, негромко, всегда с глубоким смыслом, и очень чисто, словно речь её была поставлена нарочно. Голос у неё был не слишком высокий, ближе к низкому - но в нём не звучало грубоватых ноток. Он был очень плавным, текучим, чуточку даже ленивым – но не слишком, не нарочито. В концах фраз и на изломах он поскрипывал странным звуком вроде сдерживаемого урчания – звук был сухой и мягкий, почти неслышный, но невыразимо приятный.
Ну вот вы, кажется, и пришли – перед вами расстилалась большая поляна, залитая пёстрым морем кошачьих шкур. Ты вопросительно взглянул на Хрусталь, и она ответила тебе неожиданно тёплым и «свойским» взглядом, едва не подмигнув. Затем вы влились в шумную толпу, и ты потерял её из вида.
***
Второй раз ты Хрусталь увидел уже тогда, когда участники подходили к очерченному на земле кругу, в котором бойцы должны были состязаться в своём искусстве. Она была среди них, и глаза её, как всегда прищуренные, были внимательно устремлены на будущих противников – здоровенного бурого кота с плоской мордой, угловатую серую кошку – явно из Ветра, - и белого гибкого кота, гладкостью крепкого тела напоминавшего домашнего, с хитрыми зелёными глазами.
Эти противники тебе не понравились. Хрусталь по-прежнему казалась тебе хрупкой и слабой, и в тонких лапах её тебе неожиданно почудилось ощутимое на расстоянии живое тепло, которое хотелось уберечь от чужих острых когтей.
Но вот уже пора начинать – был подан сигнал, и коты вступили в круг. Они должны были драться одновременно, стараясь заставить сдаться всех противников, и особенных правил не было – как всегда, без особых когтей, традиционно. Тебе вдруг стало страшно за Хрустальную – неожиданно страшно – её тонкий силуэт, прижавшийся к земле, был слишком эфемерен на яркой зелени травы, словно фарфоровая статуэтка.
Какое-то время коты кружили, словно выбирая, на кого первым делом обрушить удар. Хрусталь шла медленно, на полусогнутых лапах, вроде бы легко и спокойно, но в напряжённом изгибе тела читалась скрытая дрожь – не страха, но сдержанной силы. Первый бросок совершила не она – лишь её жёлто-зелёные глаза метнулись следом за ветреной кошкой, резко прыгнувшей на бурого кота. Тот отшатнулся, но серая кошка всё равно задела его лапой по уху, на что тот безуспешно попытался ответить, после чего коты вновь разошлись по краям круга. Вторым ударил белый.
Словно шорох ветра по траве – двигался он быстро, как ящерица – белая лапа пронеслась к морде Хрусталь – замер короткий миг – и она, как-то странно подняв лапу, поймала её своей. Совершив мимолётное движение, Хрусталь, присев, ушла в сторону и оказалась позади кота, но не стала нападать, отступив на край и продолжая кружить.
Следующим был бурый – она так бескомпромиссно огрел лапой по уху серую, что та, лишь немного отклонившись и этим слегка смягчив удар, пошатнулась. Зеленоглазый кот метнул в её сторону взгляд – все, стоявшие рядом, приготовились к его новому броску.
И опоздали – опоздали и зрители, и белый кот, потому что Хрустальная вдруг мелькнула мимо его морды, оказалась рядом с серой кошкой и, нагнувшись, сильно куснула её за переднюю правую лапу – ту, на которую она опиралась. Кошка, потеряв равновесие окончательно, упала на бок, и Хрусталь прыгнула на неё сверху, намереваясь придавить к земле. Но та успела откатиться в сторону.
***
Бой их продолжался около часа – довольно утомительно, верно, для любого воителя. Но Хрусталь не выглядела уставшей. Напротив, её движения стали плавнее и сглаженнее, словно она лишь расшевелилась, размялась. Пожалуй, из сражавшихся так же неутомим оказался лишь белый кот.
За минуту выбыл оставшийся бурый, и Хрусталь с белым котом остались в круг вдвоём. Вновь возобновив начальный круг, они долго медленно брели, глядя друг на друга горящими прищуренными глазами – сейчас они были на диво похожи. Как брат и сестра.
Хрусталь теперь шла расслабленно, почти развязно – лапы её ступали мягко и медленно, приминая поломанную траву, а белый хвост почти что безвольно висел. В ней было непривычное для её образа спокойствие – не то ледяное самообладание, присутствовавшее в ней всегда, а истинный сонный покой.
Первым опять ударил он – как-то необычно извернувшись, он попытался ввести её в замешательство обманным манёвром, но Хрустальная осталась стоять с тупым видом, наклонившись слегка вбок, а когда кот выпрямился, просто выбросила одну лапу вперёд, видимо, даже не надеясь попасть. Кот легко уклонился от удара и в ответ нанёс сокрушительный удар сбоку, где Хрусталь была не защищена.
Всё повторилось почти как в начале боя – она развернулась к нему в последний момент, отшатнулась и, изогнув лапу, поставила её на пути лапы белого кота. И тот, не успев выйти из манёвра, ударил по ней сильно и резко – слишком сильно, потому что следом за этим в его лапе что-то неприятно хрустнуло и он зашипел от боли, отскакивая назад и поджимая вывихнутую лапу.
***
Когда вы шли обратно, ты повнимательней присмотрелся к Хрусталь. Видимость того, что она не устала, была иллюзией: сейчас усталость читалась во всём облике кошки, но та тщательно скрывала её – это видно было по нарочито лёгким танцующим движениям, ловким прыжкам и изящным шагам, словно она стремилась показать, на что ещё способна, словно в её теле оставалось ещё целое море энергии, рвущейся наружу. Но всё-таки иногда её лапы слегка дрожали, выдавая утомлённую слабость, а в глазах на чуть улыбающейся морде застыло стеклянное выражение бессилия – пока лишь его слабая тень, но тень эта грозила бы перерасти во что-то большее, нежели просто усталость.
После поединка ты стал смотреть на Хрусталь с неким уважением – тебе вряд ли хотелось бы повстречать её в битве, но… Ты дорого бы дал, чтобы участвовать в конкурсном бою с ней. В её тонких лапах тогда неожиданно появлялась гибкость и ловкость, которая раньше была спрятана под видом даже некой угловатости, ломкости, может быть, вызванной заметной природной худобой, а может, постоянным нервным напряжением кошки.
Характер.
В лагере всё было по-прежнему, но стоило Хрустальной войти, как она потонула в массе поздравляющих, и ты, улыбнувшись, отошёл прочь, погрузившись в изучение лагеря Грозовых котов и знакомство с другими его воителями.
Ближе к вечеру тот самый полосатый кот, что сидел рядом с тобой и Хрустальной, подсел к тебе рядом с кучей дичи и принялся уплетать дрозда, параллельно увлечённо болтая, что тебя довольно удивило – воители редко разговаривали за едой.
- Что, понравилась тебе наша Хрустальная? – говорил он с лёгкой дружелюбной усмешкой. – Да, она хороша, её довольно-таки часто славят у нас лучшей кошкой. Но всё равно её ещё чаще называют странной. Ха, и есть ведь за что, знаешь ли.
- Она что, немного сумасшедшая? – поинтересовался ты.
- Да не то чтобы… Хотя нет, скорее ты попал в точку. Все мы, конечно, немного не в себе, - кот повертел кончиком хвоста у виска, - но у неё сумасшествие уж какое-то особенно сумасшедшее, - он фыркнул, едва не подавившись дроздом. – Она иногда… Необычно себя ведёт. Видел, как она сегодня нервничала? Ну, это вроде обычно, тут уж всякий занервничает, но она уж больно нервная. Постоянно дёргается, боится чего-то – но поговори с ней об этом, то получается – справедливо. Есть и причина, и смысл, и если подумать – то всем бы стоило понервничать по этому поводу. Вот и думай потом. Так что с ней даже говорить некоторые бояться, по крайней мере, когда она не спокойна. Кроме того, она и надерзить может, и здорово словом огреть – обидно, знаешь ли. Иногда и когти распускает… Но об этом потом.
Вообще-то она спокойная, и очень хорошо собой владеет. Её можно как угодно оскорбить – даже усом не поведёт, может даже улыбнуться так презрительно. Но в душе ей от каждого бранного слова больно, уж будь уверен, она потом ночами не будет спать, всё равно, справедливо её обидели или нет. Несправедливости, кстати, вообще не терпит – ни к себе, ни к другим. Иногда кидается кого-нибудь защищать – так тут уж бойся её. Глаза горят, когти сверкают – фурия, а не кошка. Её не остановишь, уж если взялась за справедливость и защиту невинно обиженных – то тут уж своего добьётся. Будет биться до последней капли крови, и в прямом, и в переносном смысле, даже если кот, которого защищает, ей не знаком – она видит несправедливость и кидается в бой очертя голову.
За себя умеет постоять, так что равнодушием дело иногда не ограничивается. Если оно стоит того, то будет себя так же защищать, как других, яростно, а если нет – то просто повернётся хвостом, и хоть ты лапы кусай. Вообще, её трудно опустить, унизить – она, хоть и играет роль вроде бы абсолютно положительной, скорее стремиться быть просто сильной, со своим мнением и правдой. Это не хорошо, не плохо – она сама не знает, нравится ей это или нет, в зависимости от настроения. Иногда она себе кажется самой ужасной кошкой на земле, иногда – нравится до безумия, и своей силой, холодностью и умением быть равнодушной ко всему, и тем, что может казаться жестокой и бесчувственной. Её вообще привлекают отрицательные роли – если добавить к этому, что она жуткая максималистка, так получается уж совсем безумный миксик. Себя она считает ненормальной, и чаще всего меньше всего от этого страдает, тяжко вздыхая по своей тяжкой участи. Твёрдо уверена в том, что хладнокровно жестока, что способна спокойно убивать и испытывает наслаждение, причиняя боль. В некоторой степени я тут с ней согласен – убивать она действительно умеет, никогда этого не боялась и не боится. Видел бы ты её в битве!.. Она становится просто зверем каким-то – пока силы не кончаться, может крушить и ранить, перегрызать глотки, наносить страшные увечья – а потом стряхнёт кровь с когтей да пойдёт вылизывать белоснежную шерсть, полнясь тайным удовлетворением от содеянного. Она вообще неравнодушна к крови – не только к чужой, но и к своей, но тут уж дело запрятано глубже, там, где даже я не копался… - кот усмехнулся вновь и перевёл дух.
Ты слушал его внимательно, и под конец в твоих глазах появилось странное выражение.
- Она довольна этим? – спросил ты задумчиво.
- Ты знаешь, иногда ей кажется, что это прекрасно. Объясняется это, как я уже говорил, её чрезмерной любовью к отрицательным персонажам – в любой легенде, в любой сказке ей нравятся великие и ужасные, или даже «мелкоужасные», если можно так выразиться, но не положительные. Хотя, если герой сложный, и непонятно, положителен он или нет, она проникается к нему редкостной симпатией. Но её отношение к героям древних легенд, конечно, скорее зависит от каких-то особых, одной ей известных критериев. Но я отвлёкся. Иногда её жестокость приводит её в ужас – она садится где-нибудь в уголке и, глядя невидящим взглядом перед собой, твердит: «Я ужасна. Ужасна». Не передать, как она страдает. Её едва можно утешить… Но вскоре это проходит, и часто выливается в бурное веселье и приступ вселенского позитива – она становится этакой кошкой-праздником, заводилой и шутницей. А у неё хорошее чувство юмора, и когда она в духе, она способна понравиться кому угодно, говорить о чём угодно свободно и непринуждённо, и всем от общения с ней становится хорошо и легко, словно она очищает своим беспроблемным восприятием мира их души от груза проблем и тягот воинской жизни. В такие дни она может быт даже слишком свободной – под спокойствием, радостью и искристой праздничностью кроется равнодушие, заставляющее её плевать на всё и жить только ради жизни. После этого, приходя в себя и снова становясь вдумчивой, расчетливой, бдительной и опасной, как хищник, что вечно настороже, она испытывает мучительный стыд.
Вообще, иногда кажется, что боль составляет важную часть её жизни. Она мучается от многого – от страха, от обожания, от стыда, от отвращения к себе, от усталости постоянного напряжения… Если разобрать по пунктам все её мучения, то может получиться весьма яркий её портрет, причём довольно богатый красками.
Страх – это слово значит для неё много. В её душе и сердце много страха, и равно столько же бесстрашия, потому что так всегда – чем большего кот боится, тем он храбрее. Она давно постигла эту истину, но всё равно иногда ей не лишне бы побороться со своими страхами – она умеет их преодолевать, но избавиться от некоторых из них – выше её сил.
Страх часто является причиной её волнения, которое так ярко выражается. Она способна бояться так сильно, что никакой стыд не преодолеет её страх; она может при всех грохнуться от ужаса в обморок, и ей при этом плевать на насмешки, хоть они и мучают её потом – страх она всё равно не сможет победить, хоть и будет скрывать его до последнего. Боится она до дрожи, до головокружения, так что темнеет в глазах, хоть и старается это скрыть. Страх для неё – физически ощутимая боль, острая, подчиняющая себе, и только усилием воли можно преодолеть её холодный льдистый напор, заставляющий сжиматься в комок сознание и тело. Стыд – сродни страху, почти так же мучителен, но более противен на вкус, а иногда даже приторен, сладок. Его легче вынести и преодолеть.
Третье же чувство, способное вызвать у Хрустальной трепет и дрожь – это обожание, близкое скорее к обожествлению и поклонению, чем к симпатии. Она склонна к излишней эмоциональности, к очень сильному проявлению каждой эмоции – продолжительные же становятся для неё счастьем и мукой, вечной целью и смыслом жизни. В глубине её души, говорит она, живёт дух какого-то языческого поклонения, рабский и преданный, не по-кошачьи верный инстинкт. Он силён – так силён, что иногда она тщетно ищет признаки того, кому горит желанием поклоняться, в окружающих – и, не находя, страдает ещё сильней.
Она ещё не нашла такого кота, который бы стал для неё тем самым господином, и кто-то говорит ей, что он ей не нужен, что она по природе своей не раб, и скорее повелительница, но Хрустальная слышать ничего не хочет – у неё есть мечта, у неё есть чувство – а чувствам она отдаётся без остатка, ныряя в них с головой. Она по-прежнему постоянно ищет кота, пылью у лап которого станет. – полосатый вздохнул, посмотрев вдаль, а затем продолжил, уже несколько иным тоном:
- У Хруст хорошее воображение – с этим уж трудно поспорить. Она, кажется, может представить себе что и кого угодно. Кто-то говорил, что умеющие хорошо лгать далеко не всегда имеют хорошее воображение. Верно, он имел в виду, что и наоборот всё также. А вот Хрусталь – живое тому опровержение. Кажется, действительно: разве можно плохо лгать, если умеешь представить себя в считанные секунды в любой ситуации? То-то и оно. Хрустальная даже играет так иногда – найдя единомышленника, или просто сговорчивого кота, захватывает его на полдня и заставляет разыгрывать с нею разные ситуации, при этом ставя себя и его на самые различные роли, и иногда играя сразу нескольких котов. О даа, Хрусталь у нас актриса. Наверное, это у неё от природы, но кто-то думает, что не обошлось без тренировки – кошка постоянно присматривается к котам, она буквально изучает их, как бы «пьёт» каждую ситуацию, впитывая информацию, эмоции, мысли… Наблюдение за котами, особенно в необычной ситуации – одно из её любимых удовольствий.
Хрусталь почти никогда не бывает просто собой. Чаще всего, она выбирает себе какую-то роль и живёт в ней, ведя себя полушуточно, полусерьёзно как выбранный герой. Порой это выглядит так реалистично, что даже её друзьям становится страшно. А если учесть, что из героев её больше всего привлекают отрицательные, то их ощущения более чем понятны. Когда вместо белой дружелюбной воительницы Грозы рядом с тобой в палатке спит что-то вроде Звездоцапа, то тут уж занервничаешь…
Она способна быть одержима идеями – какими угодно, чьими угодно. Одержима не только идеями, но и мирами, образами. Она отдаётся избранной мысли безраздельно, и какое-то время может дышать и жить только ей, думать только о ней, и это будет приносить ей безумное удовольствие. Некоторые боятся, что эта особенность у неё может перерасти в будущем в безраздельную преданность абсурдной идее какого-нибудь очередного безумца, возжелавшего власти – тогда её, пожалуй, уже не «вытащить» - а для врагов она может быть ой как опасна.
Контактные данные.
Яндекс-почта:
Ключ.
P.S. Администрация, ради бога, простите мне мой пыл, если у кого был тяжёлый день и пухнет голова от дурацких длинных анкет хЗ
Отредактировано Хрустальная (2012-11-05 17:48:31)
